Неточные совпадения
— Я на минуту загляну
к сыну, — сказала Спивак,
уходя. Корвин вынул из кармана жилета золотые часы.
Он теперь один, он не может быть все там, и наверно
ушел куда-нибудь один: отыщите его скорей, непременно скорей, бегите
к нему, покажите, что вы — любящий
сын его, докажите, что вы — милый, добрый мальчик, мой студент, которого я…
Видя, что
сын ушел, Анна Петровна прекратила обморок.
Сын решительно отбивается от рук! В ответ на «запрещаю!» он объясняет, что дом принадлежит ему! — Анна Петровна подумала, подумала, излила свою скорбь старшей горничной, которая в этом случае совершенно разделяла чувства хозяйки по презрению
к дочери управляющего, посоветовалась с нею и послала за управляющим.
Варвара Ивановна уехала совершенно спокойная. Перед вечером она пожаловалась на головную боль, попросила
сына быть дома и затем
ушла к себе в спальню.
— Нелли! Вся надежда теперь на тебя! Есть один отец: ты его видела и знаешь; он проклял свою дочь и вчера приходил просить тебя
к себе вместо дочери. Теперь ее, Наташу (а ты говорила, что любишь ее!), оставил тот, которого она любила и для которого
ушла от отца. Он
сын того князя, который приезжал, помнишь, вечером ко мне и застал еще тебя одну, а ты убежала от него и потом была больна… Ты ведь знаешь его? Он злой человек!
— Ничего, Паша, это я так! — поспешно сказала она и
ушла, смущенно двигая бровями. Но, постояв среди кухни минуту неподвижно, задумчивая, озабоченная, она чисто вымыла руки в снова вышла
к сыну.
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее
сыне, и
ушла в свою комнату, унося в груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно
к ее желанию. Лежа в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во власть тревог.
Ни одного дня, который не отравлялся бы думою о куске, ни одной радости. Куда ни оглянется батюшка, всё ему или чуждо, или на все голоса кричит: нужда! нужда! нужда!
Сын ли окончил курс — и это не радует: он совсем исчезнет для него, а может быть, и забудет о старике отце. Дочь ли выдаст замуж — и она
уйдет в люди, и ее он не увидит. Всякая минута, приближающая его
к старости, приносит ему горе.
— Ишь пропасть какая деньжищ! — восклицал он, — и все-то
к ней в хайло
уйдут! нет того, чтоб
сыну пачечку уделить! на, мол,
сын мой, в горести находящийся! вот тебе на вино и на табак!
Сыновья ушли, а Арина Петровна встала у окна и следила, как они, ни слова друг другу не говоря, переходили через красный двор
к конторе. Порфиша беспрестанно снимал картуз и крестился: то на церковь, белевшуюся вдали, то на часовню, то на деревянный столб,
к которому была прикреплена кружка для подаяний. Павлуша, по-видимому, не мог оторвать глаз от своих новых сапогов, на кончике которых так и переливались лучи солнца.
Когда
ушёл отец,
сыну стало легче, яснее; он наклонился
к Палате, погладил её голову.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не
уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал
к берегу старик Тевкелев с
сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
— Или убейте меня за то, что мой
сын стал врагом вашим, или откройте мне ворота, я
уйду к нему…
— А ты — цыц! Заступник!.. Вот я те дам!.. — Отшвырнув
сына в сторону, он
ушёл в кузницу. Пашка встал на ноги и, спотыкаясь, как слепой, пошёл в тёмный угол двора. Илья отправился за ним, полный жалости
к нему. В углу Пашка встал на колени, упёрся лбом в забор и, держа руки на ягодицах, стал выть ещё громче. Илье захотелось сказать что-нибудь ласковое избитому врагу, но он только спросил Пашку...
О заутрени он приходил туда, спрашивал у
сына уроки, изъяснял ему, чего тот не понимал, потом в этот раз обедал посытнее кушаньем, которое приготовляла жена, и о вечерни опять с тем же посошком
уходил в уездный городишко
к месту своего служения: в понедельник на заре, когда сторож открывал дверь, чтобы выметать классы, Червев уже ждал его, сидя на порожке.
И знала, что после этого взгляда и улыбки гость обязательно подумает: «Какой у нее хороший
сын!», а вскоре,
уйдя из-под Линочкиных чар, подсядет
к Саше, и начнет его допытывать, и не допытает ничего, и за это еще больше полюбит Сашу, и,
уходя, уже в прихожей, непременно скажет Елене Петровне...
Когда ему удавалось выскользнуть на краткое время, выломиться из ограниченного круга забот о фабрике, он снова чувствовал себя в густом тумане неприязни
к людям, недовольства собою. Было только одно светлое пятно — любовь
к сыну, но и эта любовь покрылась тенью мальчика Никонова или
ушла глубже под тяжестью убийства. Глядя на Илью, он иногда ощущал потребность сказать ему...
Оставляю ученые рассуждения и обращаюсь
к своей материи. Батенька не хотели наслаждаться одним удовольствием, доставляемым ученостью
сыновей своих, и пожелали разделить свое с искренними приятелями своими. На таков конец затеяли позвать гостей обедать на святках. И перебранили же маменька и званых гостей, и учивших нас, и кто выдумал эти глупые науки! И вое однако ж тихомолком, чтоб батенька не слыхали; все эти проклятия
ушли в уши поварки, когда приходила требовать масла, соли, оцета, родзынков и проч.
Павел Григ<орич>. Вон скорей из моего дома! и не смей воротиться, пока не умрет моя бедная супруга. (Со смехом) Посмотрим, скоро ли ты придешь? Посмотрим, настоящая ли болезнь, ведущая
к могиле, или неловкая хитрость наделала столько шуму и заставила тебя забыть почтение и обязанность! Теперь ступай! Рассуди хорошенько о своем поступке, припомни, чтó ты говорил — и тогда, тогда, если осмелишься, покажись опять мне на глаза! (Злобно взглянув на
сына,
уходит и запирает двери за собою.)
Аннушка. И
сын родной ее оставляет! Теперь всё, что я могу захватить, мое! Что же? тут по мне нету греха; лучше, чтобы мне досталось, чем кому другому, а Владимиру Павловичу не нужно! (Подносит зеркало
к губам усопшей.) Зеркало гладко! Последнее дыханье улетело! Как бледна! (
Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
И при первом же взгляде на старого Тойона Макар узнал, что это тот самый старик, которого он видел нарисованным в церкви. Только тут с ним не было
сына; Макар подумал, что, вероятно, последний
ушел по хозяйству. Зато голубь влетел в комнату и, покружившись у старика над головою, сел
к нему на колени. И старый Тойон гладил голубя рукою, сидя на особо приготовленном для него стуле.
И, задумчиво рассказав ему о том, как юноша —
сын богатых и важных родителей —
ушел от них и от своего счастья, а потом вернулся
к ним, нищий и оборванный, жил на дворе у них вместе с собаками, не говоря им до смерти своей, кто он, — Мальва тихо спросила у Якова...
Чем более я возвращаюсь
к воспоминаниям о нем, чем внимательнее перебираю их, тем яснее мне становится, что пономарев
сын был ребенок необыкновенный: шести лет он плавал, как рыба, лазил на самые большие деревья,
уходил за несколько верст от дома один-одинехонек, ничего не боялся, был как дома в лесу, знал все дороги и в то же время был чрезвычайно непонятлив, рассеян, даже туп.
— Что так болит у Иуды? Кто приложил огонь
к его телу? Он
сына своего отдает собакам! Он дочь свою отдает разбойникам на поругание, невесту свою — на непотребство. Но разве не нежное сердце у Иуды?
Уйди, Фома,
уйди, глупый. Пусть один останется сильный, смелый, прекрасный Иуда!
По совету Стуколова, уговорились ехать в скит пообедавши. Перед самым обедом паломник
ушел в заднюю, написал там письмецо и отдал его Силантью. Через полчаса какие-нибудь хозяйский
сын верхом на лошади съехал со двора задними воротами и скорой рысью погнал
к Красноярскому скиту.
Генерал назвал меня злодеем, хлопнул дверью и
ушел. Я побежал
к свояченице, — та меня побранила (за что!). Кончилось тем, что генерал «акт разорвал», а полковнику, отравившему душу его
сына, исходатайствовал за эти труды «чин генерал-лейтенанта»… Какая злая насмешка над самим собою, и как, значит, несправедливы те, которые думают, что такие оскорбительные издевательства стали случаться будто только в наше многовиновное время.
Пришел однажды в Москве
к Толстому
сын известного сектанта-крестьянина Сютаева.
Сын этот отказался от несения военной службы и только что отбыл наказание в шлиссельбургском дисциплинарном батальоне. После беседы молодой Сютаев собрался
уходить, а было уже поздно. Толстой стал оставлять его ночевать. Тот жмется и отказывается.
Отцу он оставил «грамотку», в которой объяснял, что не может продолжать жить среди потоков крови неповинных, проливаемой рукой его отца, что «
сын палача» — он не раз случайно подслушал такое прозвище — должен скрыться от людей, от мира. Он умолял далее отца смирить свою злобу, не подстрекать царя
к новым убийствам, удовольствоваться нажитым уже добром и
уйти от двора молиться.
Пускай Леандров славит свою минутную победу; завтра и будущность моя!.. Отец ручается головой, что Гориславская будет на днях его невесткой, как я его
сын. Она давно обещана мне; Виталина так благородна, что не отступится от своего слова. Мало этого, говорит отец: у него есть свое заветное, волшебное словечко, которое приведет Натали
к ногам моим, смиренную овечку. О! надо скорее исторгнуть у него этот талисман! (
Уходит.)
У четвертого беда та, что он рассорился с жившей с ним матерью, и она отделилась от него, сломала свою избу и
ушла к другому
сыну, взяв свою часть.
— Ах, знаешь? Когда ты в кабинете говорил, я смотрела на тебя, — заговорила Наташа, видимо стараясь отогнать набежавшее облако. — Ну две капли воды ты на него похож, на мальчика. (Она так называла
сына.) Ах, пора
к нему итти… Пришло… А жалко
уходить.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда.
Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета
сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла
к комнате графини и остановилась.